Сокровища Валькирии. Звёздные раны - Страница 65

— Свет дадут, — походя бросил он, подключая антенну. — Смотри и выздоравливай. А я пойду спать. Перелёт из одного полушария в другое — сотрясение мозгов!

Он снял с вешалки длиннополый чёрный плащ, взял его на руку и вдруг остановился на пороге.

— Да! А бандитов этих я найду, так что не волнуйся!

— В это я верю, — сказал Олег. — Но не ищи, не надо.

— Почему?

— Когда привезу сюда горнобуровую партию — сделаю это сам.

— Ну, как хочешь! — улыбнулся, закрывая за собой дверь.

А Зимогору стало любопытно, куда и как он пойдёт по расхристанной весенней дороге в своих сверкающих лаковых туфлях; подтянувшись руками за спинку кровати, он бережно сел, затем подобрался к окну…

Прямо у крыльца, подчалив к нему, как корабль к пристани, стоял огромный американский джип с чёрными стёклами. По Москве на таких рассекали или министры, или крутые авторитеты. И сразу как-то стало ясно, от кого именно поступила команда не пускать геологов в Манорайскую котловину, и если залезут — выдавить любыми путями. И всё дело наверняка заключалось в примитивной и пошлой конкуренции: сильным мира сего стало известно, какие бабки стоит пробурить скважину в Манорае, и какой-нибудь местный крутой бизнесмен, связанный с геологоразведкой — если не сам Мамонт: не зря же прилетел из другого полушария! — решил отобрать заказ у Москвы.

Вообще-то Зимогор не любил, чтобы им помыкали, водили за нос или делали козлом отпущения, и как только что-либо подобное начиналось, замышлялась какая-нибудь интрига — а в геологии интриганов было, как при королевском дворе, вероятно, оттого, что профессия эта привлекала к себе сильные личности, — в нём просыпался решительный, хитрый и беспощадный дух; он поднимался, как дым, сначала заполнял все мысли и чувства и когда вырывался наружу, становился видимым, было поздно.

Сейчас в больной голове этот дым заклубился сразу, как только джип отвалил от своей пристани. Конечно, из Москвы наказать местных князей, князьков и авторитеты было бы проще: натравить Ивана Крутого, а тот выйдет на самый верх — экспедиция выполняла в основном заказы Минобороны и правительства, — а оттуда дадут по рукам, чтоб больше не открывали рот на чужие заказы, урежут финансовые поступления в Горный Алтай, натравят Счётную палату, Генпрокуратуру; да если захотеть, можно такую блокаду устроить — взвоют! Если бы не дали по голове, так бы и сделал, но нет худа без добра: когда б ещё удалось выяснить, кто правит бал в Горно-Алтайске, когда б случилось познакомиться с местным крёстным отцом?

И ещё бы выиграть у него пари!

Спустя двадцать минут, как ушёл Мамонт, вдруг загорелась обсиженная мухами лампочка под потолком и включился телевизор.

— Ну, это ты можешь, — вслух оценил Зимогор. — Это дело не хитрое.

Он взял пульт — работали всего две программы, однако и этого хватало, чтобы представить себе картину подготовки к предстоящим стартам. И нигде ни слова о каких-то неполадках, отсрочках; напротив, везде подчёркивалось, что запуски кораблей с Байконура с американскими модулями будущей станции в ближайшем времени станут чуть ли не конвейером в космос. Правительство, как уличный зазывала, крикливо приглашало всех желающих принять участие в программе и принести свои денежки.

И первый рейс в космос по расписанию — на послезавтра, в семь утра…

Болеть Зимогору стало интересно и приятно — появилась цель, и чем ближе она была, тем чаще выбрасывался в кровь адреналин, как у футбольного болельщика. В утренних теленовостях срок запуска подтвердился, днём всё было в порядке, и даже показали короткий репортаж из ЦУПа. Упоминали о запуске и в вечерних передачах, показав ещё один, уже новый и пространный сюжет, где готовый к пуску корабль проходил последние проверки систем. Зимогор попросил у хозяина радиоприёмник и ночью послушал «вражеский голос» «Свободы» — и там говорили о космической программе, только как всегда хаяли русские ракеты, технологии (вспомнили об утечке мозгов) и сам космодром.

Если бы отложили запуск — уже визжали бы от удовольствия.

Ему всё более становилось интересно, особенно после сообщения о прямой трансляции с Байконура. Будь известно раньше о предполагаемой задержке, ЦУП уже бы отрабатывал назад и подводил базу под срыв старта. Но оттуда слышались бодрые голоса, выражались надежды на оживление жизни космодрома; мало того, на экране поочерёдно появились российский и американский президенты, сказавшие по десятку слов относительно совместной космической программы.

После такого благословения нужно было в узел завязаться, но запустить ракету!

Без пятнадцати семь, в день старта, включился Байконур, и косноязычная, но самоуверенная телерепортерша принялась совать микрофон операторам за пультом управления, и те отвечали бойко, непринуждённо; и сам корабль стоял в облаках тумана на подпорках, готовый стартовать.

Однако едва объявили минутную готовность и начался отсчёт времени, как в ЦУПе возникло странное смятение: толпа журналистов и приглашённых зевак полезла к пульту, операторы повскакивали, заговорили что-то в микрофоны, игнорируя при этом назойливую репортёршу, затем в телевизоре пропал звук, суета усилилась и, после того как истекла предстартовая минута, телевещание с космодрома выключилось и пошла реклама шампуня от перхоти «Хед-энд-шолдерс».

Зимогор молча высидел ещё одну минуту и переключил канал — там гнали клип «Как упоительны в России вечера».

Из радиоприёмника доносилась классическая музыка, которую принято включать, когда в государстве случаются очередные похороны…