Сокровища Валькирии. Звёздные раны - Страница 36

— А ты меня не бил? — спросил вдруг тот.

— Нет, не бил, — признался академик.

— Но видел, как меня били? Смотрел?

— Смотрел…

— Значит, и ты бил, — со вздохом определил Кошкин. — Да не бойся, тебя не трону. Тогда мне всех надо тут… Контрибуция с тебя, дай треху! На коньяк! Мне разогреться надо. А то у него кровь горячая — у меня пока холодная. Понимаешь? Меня только коньяк берёт — спирт леденит душу…

Вариант был известен: не дать — не отвяжется, а дать мало — подойдёт ещё несколько раз, как к старому знакомому. Север есть север…

— Возьми сразу червонец, — Насадный подал деньги. — Гуляй, ты сегодня во второй раз родился. Действительно, счастливейший из людей.

— Это верно! — Кошкин спрятал червонец, но уходить не спешил, разгладил свои усы. — Ты знаешь, я бортпроводник по неволе. На самом деле я лётчик. Бывший, списанный. Мне в прошлом году последний талон выстригли. Пришлось идти в стюарды. Не могу жить без неба!.. И я знаю, что ребята чувствовали в последние мгновения…

— Какие ребята? — невпопад спросил академик.

— Мои ребята… Те, что полетели, а я остался.

— А, да… Прости.

— Миг неотвратимости. Ты испытывал его? Когда знаешь, что жить осталось несколько секунд…

— Испытывал, — признался Насадный. — В Питере, в блокаду…

Он посмотрел более внимательно, будто давнего знакомого узнать хотел — не узнал…

— В блокаду… Ну да, ясно… А не видел этого чурку? Который бил?

— Видел…

— Я его сегодня обязательно зарежу, — вдруг тоскливо протянул счастливчик. — И его талабайку тоже. Вот только кровь разогрею и злости наберусь. А то хожу и радуюсь! Надо человека зарезать, а я радуюсь — вот-вот замурлыкаю от счастья!..

— Может, не нужно резать? — безнадёжно спросил Святослав Людвигович. — Они тебе жизнь спасли. А если бы не стал бить чеченец, и ты бы успел на свой борт?.. Пойди лучше и выпей с чеченцем мировую. Побратайся…

— Сегодня обязательно побратаюсь, — пообещал стюард, вздыбил усы и пошёл, натыкаясь на пассажиров.

В этот момент открыли Нижнеянск и Чокурдах, объявили посадку. Толпа заметалась, началось коловращение, крики радости, смех и вдруг — громкий детский плач: из руки невидимого ребёнка вырвался накаченный гелием шар и словно прилип к потолку, медленно пошевеливаясь от сквозняка. Какие-то парни запрыгали, стараясь схватить нитки, но высоко, высоко! Люди вокруг махали руками, сопереживали — наверняка из столицы везли эдакое чудо, берегли всю дорогу, и надо же такому случиться!.. Ребёнка тащили на посадку, а он, глубоко несчастный, уже заливался от щемящего, отчаянного плача. Академик машинально приподнялся и вдруг услышал знакомый голос:

— Самые памятные дни — дни потерь и разочарований…

Когда полярник в оленьей дохе пришёл и сел в освободившееся соседнее кресло, Насадный не заметил, хотя всё было на виду…

— Да, к сожалению, это так, академик. А сейчас и поговорим. Твой рейс объявят через сорок минут.

— Мне страшно с вами разговаривать, — с трудом признался Насадный. — Самолёт разбился… Вы знали? Знали?.. И не могли остановить?.. Почему он разбился?

— Потому, что начинается фаза Паришу. А её остановить невозможно.

— Что это значит?

— Фаза оплакивания, скорби, очищения от грехов, — пояснил он. — Фаза трагедий, катастроф и потрясений. Продлится девятнадцать лет…

— Послушайте, — Святослав Людвигович помотал головой, стряхивая странное оцепенение мысли, — вы кто? Астролог? Чародей?.. И почему говорите мне — ты?

— А как говорили те люди, что нашли тебя замерзающим на трамвайных рельсах?

На миг Насадный будто в ледяную воду окунулся — в собственную память. Однако встряхнул головой и сказал с недовольством:

— Я старше вас… И мы не знакомы. А это полярное панибратство мне не нравится.

— Хорошо, познакомимся ещё раз, Насадный. Я Страга Севера.

— Страга?.. Что это значит? Ангел-спаситель?

— А, всё-таки вспомнил блокаду!

— Никогда не забывал… Трамвайные пути, мороз и… почки на ветке дерева…

— Хорошо, что помнишь, — промолвил он со вздохом. — Значит, жива душа… Жаль, как всегда мало времени, и поговорить некогда… Насадный, ты искал Звёздную Рану — свой забытый сад, где побывал однажды. Искал плоды с Древа Жизни, а нашёл алмазы. Неужели это труд твоей жизни? Ведь этого так мало, чтобы почувствовать себя счастливым.

— Мало, — согласился академик, — но и жизнь ещё не кончилась.

— Да, по счастливой случайности, — улыбнулся Страга, верно, имея в виду разбившийся под Красноярском грузовой транспорт. — Я прошу тебя, Насадный, забудь о своём открытии, оставь потомкам то, что принадлежит им по праву времени. Не наступай на руку будущим поколениям. Помнишь, как у тебя отняли валенки? Они были земноводными летариями, им простительно безумство, злая воля и беспощадность. Ты тогда не знал об этом, бежал за ними, просил вернуть… И плакал, как этот мальчик, выпустивший шар. Пока не поморозил ноги… Помнишь? Что же ты теперь сам отнимаешь чужое? У детей, которые даже ещё не родились?.. Ты несколько забежал вперёд. Балганские алмазы — достояние другой эпохи. Ты же не последний живёшь на земле. И не в последний раз. Неужели ты не почувствовал, как противится природа?

— Я считал, если силой ума своего мы можем взять что-то у природы — это достояние нашей эпохи, — изложил академик им самим когда-то выработанную формулу. — Я не ощутил её противления…

— В том-то и беда, что не ощутил, — прервал его Страга, — и нашёл способ добычи этих алмазов…