— И большая доза?
— Не просто большая… Тысяча пятьсот пятьдесят рентген в час!
— Тогда я был бы уже труп, — уверенно сказал начальник партии, осмотрел руки. — А у меня никаких признаков, всё-таки уже пять дней прошло. Только что-то с головой, и подташнивает… Ага, вот почему в партии изъяли радиометры! Даже внимания не обратил, велели сдать… Где можно достать хотя бы дозиметр?
— Сейчас чуть ли не в любом магазине! Но раньше надо было думать.
— Затылок раскалывается… Ноги ватные.
— Но ещё соображаешь? — Зимогор притянул его к себе. — Слушай меня. Ячменный. Не знаю, будешь ли ты жить, узнает о тебе мир или нет, но о радиации пока нужно молчать. Ты меня понял? Проверим сначала. И вообще, случилась авария и больше ничего. На почве пьянки!
— А поверят? — тот выглядел бледным, губы подёрнулись синевой.
— Куда они денутся!.. Эй, что это с тобой?
Начальник партии покачнулся, схватился за Зимогора.
— Слабость… Качает. Что у меня сегодня с головой? Никогда не болела, даже с похмелья…
— Пошли домой! — скомандовал тот. — Не хватало тебя ещё на горбу тащить!
Через полтора часа Ячменный уже лежал пластом в своей избушке. Санинструктор из отделения охраны измерил температуру, посмотрел язык, веки — больше ничего не знал. Вроде бы всё находилось в норме, кроме бледности лица и трясущихся рук.
— Сухость во рту есть? — спросил он.
— Есть, — просипел больной.
— Постоянная жажда мучает?
— Не то слово…
Санинструктор обернулся к Зимогору, развёл руками:
— Если бы в условиях боевых действий, я бы поставил диагноз — влияние на организм проникающей радиации. А если никаких действий, то это похмельный синдром. Нам говорили, первые признаки очень похожи…
Никаких антирадиационных препаратов у него не было, а состояние больного ухудшалось с каждым часом. Следовало бы объявлять тревогу по большому счёту, поскольку не известно точно, каково воздействие этого вещества, на каких расстояниях и сколько человек получили облучение. Неизвестно же, какого джинна выпустили из недр земных? Может быть, и сам уже схватил… Однако начальник партии после долгих уговоров всё-таки согласился выпить разведённого спирта, и вроде бы ему полегчало, заблестели глаза и чуть порозовели губы, хотя это было обманчивым ощущением.
— Теперь надо костный мозг пересаживать? — спросил он вялым голосом.
— Вероятно, придётся… Если поможет.
— Достань из вьючного ящика синюю папку, — вдруг приказал он, изменив обычной своей вежливости. — В самом низу лежит… Прошу, достань!
Зимогор открыл вьючник, нашёл там увесистую, плотную папку без надписей-, крест-накрест перетянутую изолентой.
— Здесь все мои стихи, первый экземпляр, — торжественно пояснил он. — Если умру — сдай в издательство, пусть напечатают сборник.
— Ладно, — буркнул Олег. — Может, обойдётся…
— Вряд ли, — спокойно проговорил Ячменный и прикрыл глаза. — Жаль одного — не съездил в Мардасово…
Зимогор убрал папку назад в ящик, ступая осторожно, вернулся на место — показалось, начальник партии засыпает.
— Костяника! — вдруг подскочил он, — Надо есть костянику! Меня интуитивно потянуло… Я как собака, чую, чем лечиться… Дай мне пакет! Ты принёс пакет с ягодой?
Это напоминало бред, однако Зимогор нашёл пакет, впопыхах брошенный в угол за сапоги, поставил на грудь больного.
— Ешь… Вдруг и правда поможет, — и сам взял горсть ягоды.
— А как это делают? — спросил Ячменный.
— Что — делают?
— Как мозги пересаживают?.. — вымолвил он и мгновенно уснул, будто умер.
Зимогор несколько минут послушал ровное дыхание, осторожно достал из его кармана ключи от кернохранилища и отправился на буровую, где всё ещё находился Гнутый.
Этот великовозрастный ребёнок, у которого отчего-то прорезались и росли новые зубы, человек, возможно, получивший смертельную дозу облучения, этот мастер двадцать первого века сидел за компьютером и с восхищением играл — загонял разноцветные кубики в прямоугольный сектор.
— Не верится мне что-то в радиацию, — понаблюдав за игрой, сказал Зимогор. — Полторы тысячи рентген… И вы ходите тут живые и здоровые?
— А ты видел, как умирают от облучения? — спросил Гнутый.
— Не видел, но представляю…
— Это не дизентерия и не грипп. Человек живёт в приподнятом настроении, отличное самочувствие… И сгорает за пару часов.
— Почему у тебя зубы растут?
— Мутация…
— Можешь замерить общий радиационный фон над устьем скважины? — помолчав, спросил Зимогор.
— Над устьем могу, — нехотя отвлёкся тот от игры. — А в скважине — нет. Датчики установлены под шпинделем, я разобрался. Когда поднимаем колонковую трубу с керном, автоматически идёт считывание информации.
Около получаса Гнутый манипулировал с пультом, менял режимы, однако на мониторе стабильно высвечивалось семнадцать микрорентген — на московских улицах фон бывал повыше. Тогда Зимогор взял с собой мастера и пошёл в кернохранилище: это оставался последний способ проверить, что за чёрный песок выбурили из скважины и была ли действительно подмена керна. Если в ящике какое-то время находилось радиоактивное вещество с сильнейшим излучением, то дерево да и всё кернохранилище будет звенеть. Начальник партии гарантировал, будто заменили только сам керн, а тара осталась настоящей, изготовленной на участке из специальных комплектов досок, которые ни с чем не спутать: из желания блеснуть перед заказчиком, Аквилонов достал из старых запасов и пустил на ящики пиломатериал, используемый теперь лишь для элитной мебели — мелкослойную карельскую сосну, которой разжился, когда несколько лет работал в Карелии.