Сокровища Валькирии. Звёздные раны - Страница 95

Когда после первомайской демонстрации объявили о чернобыльской трагедии и назвали её дату — двадцать шестое апреля, академик вздрогнул, будто по нему пропустили электрический импульс. Он совершенно забыл о названной Страгой дате, когда начнётся фаза Паришу — точнее, плохо её расслышал, возмущённый и увлечённый своими мыслями, однако же подсознание схватило и сберегло его слова.

— Я знал об этом, — сказал академик своему старому сподвижнику. — Ещё пятнадцатого апреля знал…

Рожин тогда его не понял, посчитал за фантазии выжившего человека — сидели и пили шампанское.

— Откуда же ты знал? — спросил Михаил с той неуловимой интонацией, которую академик не любил — интонацией лёгкого сарказма.

— Мне голос был, оттуда, — указал в небо. — Началась фаза Паришу. И продлится она ровно девятнадцать лет. Начинай отсчитывать годы, Миша…

Он засмеялся бы, но смутило состояние академика — крайне страстное и одновременно слишком спокойное, как у Будды. Потому лишь спросил:

— А что это за фаза такая?

— Фаза несчастий, катастроф и потрясений, — сказал академик, почти в точности повторив слова Страги Севера. — Фаза горя, слёз и очищения.

И всё равно он ничему не поверил…

Теперь же, прожив ровно девять лет в фазе Паришу, Насадный поехал уничтожать своё детище, спрятанное в мёртвом городе Астроблема. Можно сказать, поехал не по своей воле — в сопровождении строгого конвоира, однако факт продажи города всё равно бы заставил его ехать на Таймыр.

Всю документацию по установке, за исключением того, что было в папке с номером одиннадцать — расчёты газовой среды, описания и чертежи перепускной камеры и инжекторной системы — он тогда сдал госкомиссии на экспертизу и стал ждать результатов.

Сдавая, академик ещё не знал о Чернобыле, однако утрата ключевой папки с расчётами, которые он в самом деле мог восстановить, была ему вроде бы как и на пользу: вдруг стало жаль отдавать своё детище в чужие руки. Пусть главное недостающее звено будет тем самым рычагом в его руках, с помощью которого он не позволит бесконтрольно распоряжаться изобретением.

После объявления о катастрофе в Чернобыле он уже радовался, что ключа от «Разряда» у новых нянек проекта нет.

Спустя три месяца, так и не дождавшись приглашения, он сам наведался в госкомиссию при Совете Министров и получил краткий ответ — работают, изучают, думают. Ещё через три месяца академику стало тревожно: прилетевший с Таймыра в срочном порядке директор строящегося комбината сообщил, что резко сократили финансирование подготовительного периода добычи таймырских алмазов и полностью прекратили строительство производственных корпусов, обустройство разреза и города для добытчиков.

А прежде не было ни преград, ни отказов ни в чём: работали два полка военных строителей, сапёрный полк и несколько отдельных батальонов спецстроймонтажа. Первоклассная взлётно-посадочная полоса приняла первый «Антей» с грузом через четыре месяца, как вбили первый колышек, ежемесячно сдавали пятиэтажку в северном исполнении, а карьерная техника и БелАЗы плыли северным морским путём специальным караваном с ледоколом «Ленин» впереди.

Правда, грандиозная по скоростям и масштабу стройка велась под грифом «секретно», проходила как военный объект и её ударные темпы никак не афишировались.

Академика чуть ли не палкой подгоняли — скорее заканчивайте свой «Разряд»! Родина ждёт алмазов!

Он пока ещё не понимал, что происходит, и потому ринулся по высоким кабинетам, куда в последние годы имел доступ почти свободный. Сначала его выслушивали внимательно, успокаивали, обещали всё уладить, однако чем дальше, тем больше замечал академик, что вызывает своим появлением откровенное раздражение. Создавалось впечатление, будто каждый раз, входя в очередной кабинет, он застаёт его хозяина врасплох, ловит на месте преступления: они что-то прятали, перепрятывали, вели странные, себе под нос, переговоры по телефону, иногда ни с того ни с сего пугались, куда-то бежали, ехали — и всё время воровато озирались.

И перестали смотреть в глаза…

— Нет больше денег на строительство! — отвечали мимоходом, но конкретно и резко. — Ваши деньги ушли в Чернобыль. На ликвидацию аварии!

— Почему проект «Разряда» застрял в госкомиссии? — спрашивал академик, ожидая убийственного вопроса: где папка с номером одиннадцать. — Почему не запускают в серийное производство? И заказ даже ещё не размещён!

Не спрашивали! И он поражался — без расчётов основного технологического комплекса установка превращалась в кучу металлолома! Если бы могли — посылали бы вполне определённо, однако высоких чиновников ещё сдерживали две звезды на груди и звание академика. Потому просто врали в глаза:

— Насколько известно, госкомиссию ваш «Разряд» давно прошёл и оборонка приняла изделие к производству. Но пока нет средств, всё брошено на ликвидацию аварии…

Или отвечали примерно так:

— Что вы ходите тут со своим проектом? Отнимаете драгоценное время… Не видите, что творится в государстве?

Только тут он явственно ощутил наступление фазы Паришу, и вдруг успокоился.

В начале восемьдесят седьмого денег на строительство комбината не дали вообще и Насадный понял: разработки алмазов на Таймыре не будет.

И только по одной причине: всемогущий «Де Бирс» кому-то погрозил кулаком, кому-то дал на лапу, узнав о приготовлениях к захвату алмазного рынка, и теперь весь таймырский проект тихо несли на кладбище.

И ещё понял, что документацию на «Разряд» даже не читали и читать не будут.