— Кто это? — стал путаться в именах Опарин. — О ком вы?
— Клемм и Тринк?.. О, целая история! Это люди из моих групп, которые я забрасывал в Шамбалу. Клемм — биолог, должен был проводить опыты… Да, Сергей, и на людях тоже, потому что Тринк отправлялся как подопытный кролик. И странно, с парнем, которого мы считали недочеловеком, здесь ничего не случилось. А с истинным арийцем Обершёнком случилось… — на миг погрустневший штандартенфюрер снова расцвёл. — Они живут вместе пятьдесят лет! Их жёны — родные сёстры, много детей и внуков. А каких они выращивают свиней, и какую замечательную немецкую ветчину делают! Если бы КГБ обратил на это внимание — капут, полный провал!..
— Они до сих пор живут на Алтае? — Опарин начинал терять канву разговора, тупеть в своих собственных глазах, мысли прыгали и мешались, чего раньше не наблюдалось. И ускользала главная…
— Да, старики очень хорошо устроились, имеют дома, хозяйство…
— Не это хотел спросить! — прервал он. — Почему они исчезли? Почему не стали работать на вас? На Германию?
— Мы делали ошибку! — вскричал фон Шнакенбург. — Мы отправляли в «Абендвайс» порядочных людей, учёных, мыслящих людей, и на них сильно влияла Шамбала! Они сразу понимали: фашизм, Гитлер, Третий рейх — ложь, провокация. Им светил Белый Вечер!
— Нет-нет, я о другом, — окончательно запутался Сергей. — Где Шамбала? Почему на Алтае?.. Нет, постойте! В каком районе Алтая? Местоположение?
— Есть река Манорая! — с готовностью сообщил немец. — И Манорайская впадина! О, какое гадкое место! Мусорная свалка!.. Нет, космическая свалка! Химия, топливо, жёлтый мёртвый лес…
— Где свалка? — ему уже казалось, мозги стали жидкими и булькали в ушах, как попавшая при купании вода. — Почему мёртвый лес?..
— Отвратительная экология! Фу! — сморщился штандартенфюрер. — Люди там не живут! Их давно выселили, приказали уехать! Рождались больные дети, уродливые дети или мёртвые… И рак! Страшная болезнь — рак!
Опарин вдруг почувствовал резкий приступ тошноты, зажал рот и горло и, боясь, что вырвет, постучал в решётку…
И внезапно понял, что с ним происходит: это была реакция на камеру, на неволю. Впервые после политической тюрьмы он по своей охоте попал за решётку, даже не подозревая, что он не способен и получаса выдержать в замкнутом пространстве…
А немец всё ещё говорил, снова смеялся, по-детски радовался и действительно вёл себя неадекватно. Сопровождающий оперативник остановил машину и открыл клетку — Опарина выкинуло оттуда, как из пращи.
— Что это с вами? — насторожился тот. — Вам плохо?
— Ничего, ничего, — отмахнулся он. — Меня укачало. Просто укачало…
И пошёл по улице, вдыхая воздух полной грудью, чтобы задавить тошноту. Тогда он впервые обнаружил в себе эту болезнь, чаще всего случающуюся у людей, уже перенёсших заключение, боязнь камеры, строго ограниченного пространства. Потому для них легче была смерть, чем неволя…
Конвойная машина уехала, и лишь тогда он вспомнил, что даже не попрощался с немцем…
Событие это не то что поколебало его уверенность в местоположении Беловодья, но заставило снова перечитывать добытые тётушками архивы и расшифровывать самому англо-немецкие письмена. И уже в который раз анализировать всю встречу и странную беседу с немцем, невесть откуда выплывшим. Всякий раз Опарин приходил к выводу, что фон Шнакенбург на самом деле в России сошёл с ума, однако, как у всякого душевнобольного, виделась ему некая гениальная, прозренческая мысль — эдакое зёрнышко истины в куче плевел. Что-то он недоговорил! Или Сергей недослушал, охваченный приступом аллергического заболевания…
Так или иначе, временно устранившись от дел фонда, он снова загорелся поиском, точнее, подтверждением собственных выводов. Многие самостоятельно переведённые тексты мало что прибавляли к известной ему информации, определённый интерес и алтайское направление поиска давал документ, написанный на немецком неким Адамом и адресованный Льву Троцкому, о чём была пометка на полях, и датированный апрелем восемнадцатого года. И была ещё виза, оставленная самим Дзержинским: «тов. Блюмкин! Любыми путями не выпускайте оккультистов из-под контроля. Доложите свои соображения».
А сам текст выглядел так:
«Эрзах! В последние месяцы нас особенно настораживает усиление активности так называемого „Общества Шварцмери“. Из Мюнхена, а позже из Ростока от Баала получены серьёзные сообщения, что экспедиция в Индию, вероятнее всего, состоится уже в этом году, не позже июля. Заброска людей и снаряжения планируется по восточному маршруту через Анкару, Захедан, Карачи. При этом в Пакистане при содействии своей агентуры группа полностью меняет „кожу“ и явится на Тибет уже в виде членов некоего благотворительного и просветительского общества из Североамериканских Штатов. Сообщение из Белграда от Аббата противоречит этому, но вполне возможно, что является основным вариантом, по которому проникновение в Гималаи предполагается через твою территорию по пути, который некогда проделал тверской купец. Считаю это более вероятным и оправданным с точки зрения взглядов и устремлений „Шварцмери“. Но не следует выпускать из поля зрения Алтайского направления. Причём, опять же с помощью своей агентуры в России, экспедиция намеревается перекраситься в более приемлемый для Индии цвет — русский, и под видом беженцев от вашего террора, поселиться на границе с Непалом. Аббат также информирует, что возглавить экспедицию намерен известный тебе доктор Виденхоф. Состав примерно из пяти — семи членов, среди которых есть и супруги Гросвальд, все сносно владеют русским, могут иметь документы как австро-германского, так и балканского происхождения. Негласное финансирование открыл опять же известный тебе „железный банк“ на улице Рыцарского ордена, отпущенная первоначальная сумма — более миллиона старых марок золотом. Внедрить в общество или хотя бы приблизить к нему наших людей не удалось до сих пор и вряд ли удастся в будущем, а оставить бесконтрольно весьма опасно, поэтому остаётся единственное — не допустить „Шварцмери“ в Индию. Сделать это реально можно только сейчас, когда формируется экспедиция, или когда доктор Виденхоф отправится по восточному, или купеческому, маршруту. Восточный путь находится под нашим наблюдением, впрочем, как и агентура общества в Карачи. Контроль за купеческим, а также за алтайским вариантом полностью возлагается на тебя, Эрзах. Предлагаю провести следующие мероприятия: